* * *

На следующем, последнем заседании конференции стороны сразу обо всем договорились. Черчилль снял все свои возражения, а Сталин согласился разделить Германию на несколько оккупационных зон, отдав все их, кроме советской, союзникам. Было принято также решение о создании для поддержания всеобщего мира новой универсальной международной организации, объединяющей все нации Земли, которая станет принимать обязательные для всех решения и где все основные вопросы безопасности будут решаться только на основе единогласия всех великих держав.

На последнем банкете в честь завершения конференции Сталин подарил всем участникам русские сувениры, а Черчиллю – целую бочку полюбившегося ему выдержанного армянского коньяка «Двин», сопроводив это словами:

– Предлагаю тост за премьера Черчилля! Вот нас называют «святой троицей» – Сталин, Рузвельт, Черчилль. А мы никакая не «троица», потому что господин Черчилль все время летает на самолете, долго парит в воздухе, с кем-то там общается. Значит, господин Черчилль – это «святой дух», такой же, как тот, что сидит в этой бочке. Вот за него я и предлагаю выпить…

Был ли этот двусмысленный тост случайной шуткой, или Сталин знал намного больше о том, какими делами занимался Черчилль, останавливаясь в доме со львом в Симферополе, так и осталось неизвестным.

Рузвельт со всей своей командой провел последнюю ночь в Крыму в Севастополе на борту «Катоктина». Вечером он пригласил Ланселота к себе в каюту и, глядя ему прямо в глаза, проникновенно произнес:

– Ланселот, извините, что я не имел возможности сказать это вам раньше, но говорю сейчас: вы спасли жизнь президента Соединенных Штатов, за что я и американский народ будут вам вечно обязаны и благодарны! Но не следует думать, что все будут этим обстоятельством очень довольны. Кое-кто сделает все, чтобы расстроить наши планы и снова рассорить с русскими. Не думайте, что союз моих и ваших недругов с дьявольскими силами сам по себе исчезнет от того, о чем мы только что договорились в Ялте. Знайте, что именно теперь нам, как никогда, угрожает смертельная опасность!

Утром вся американская делегация вылетела в Египет, где их ждал крейсер «Куинси». По Суэцкому каналу они вышли в Средиземное море, чтобы направиться обратно, в Ньюпорт-Ньюс. Несчастья начали случаться сразу в пути. Когда «Куинси» прошел Александрию, внезапно от кровоизлияния в мозг умер «Па» Уотсон, который до того ни разу не жаловался на свое здоровье. Расследование, проведенное прямо на борту судна, ничего не дало. Эта смерть буквально подкосила президента – не только потому, что он лишился одного из своих ближайших помощников, но и верного друга. В тот день он сказал Ланселоту:

– Ну вот, как я и говорил, месть началась. Только я не думал, что это случится так быстро. Чья очередь следующая?

В Алжире Рузвельт сделал короткую остановку, потому что ждал появления там по его приглашению премьера временного французского правительства де Голля, однако тот прислал крайне дерзкую отписку: «Алжир находится слишком далеко, а я слишком занят в Париже», и это несмотря на то, что это именно по настоянию Рузвельта на конференции было решено допустить Францию в клуб стран-победительниц.

Но главная беда ждала впереди, уже после их возвращения в Вашингтон. В середине марта Рузвельту стало известно, что Управление стратегической службы США в лице главы разведывательного центра в Берне Аллена Даллеса с участием англичан начиная уже с февраля, в глубокой тайне ведет в Швейцарии сепаратные переговоры с эмиссаром Гиммлера – генералом СС Карлом Вольфом по поводу условий прекращения германского сопротивления в Северной Италии. Причем это стало известно президенту не от своих подчиненных, а из ноты Сталина, который узнал о переговорах, ведущихся с немцами за его спиной, не от союзников, а от своей зарубежной резидентуры и был поистине взбешен. Пытаясь замять скандал, 1 апреля 1945 года Рузвельт направил в Москву послание, в котором заверил Сталина, что «никаких переговоров о капитуляции не было, и если будут какие-либо переговоры, то они будут вестись в Казерте все время в присутствии Ваших представителей». 12 апреля он отправил Сталину еще одну примирительную телеграмму, где выразил уверенность, что «…когда наши армии установят контакт в Германии и объединятся в полностью координированном наступлении, нацистские армии распадутся».

Рузвельт не знал, что этой телеграммой фактически вынес себе смертный приговор, причем немедленный.

* * *

12 апреля начался как обычный день, Ланселот работал в Белом доме, у себя в кабинете. В три часа десять минут пополудни к нему ворвался Хопкинс:

– Ланс, только что позвонили из Уорм Спрингс – у президента, похоже, случился сильнейший удар, он лежит без сознания. Надо срочно туда ехать. Я не могу этого сделать, потому что мне срочно надо вызвать Элеонору – она сейчас на Массачусетс-авеню в Сулгрейв-клабе и пока ничего не знает – и вице-президента – его надо немедля вводить в курс дел. Поезжайте вы с адмиралом Мак-Интайром. Он, как личный врач президента, лучше разберется, что к чему. Ваша задача – обеспечить охрану президента и, если не поздно, собрать улики…

– Улики?

– Конечно. Я вовсе не исключаю, что это покушение. Сегодня утром я по заданию президента отправил Сталину телеграмму, в которой он еще раз подтвердил, что сепаратного мира с немцами не будет. И вот мгновенный ответ, да только не с той стороны, откуда мы ждали. ФБР пока подключать рано, надо сперва удостовериться самим… Да и вряд ли от них будет какой-нибудь толк – такая большая игра вряд ли им по плечу! Кстати, вы тоже будьте начеку, всякое может случиться.

Не успел Ланселот собраться на самолет, как Мак-Интайру сообщили, что Франклин Рузвельт только что скончался.

К вечеру они с доктором были на месте, в «маленьком белом доме», как называли поместье Рузвельта в штате Джорджия, в местечке Уорм Спрингс. Там они еще успели застать, кроме прислуги, лишь министра финансов Генри Моргентау, который был с президентом в момент его смерти, и доктора Брюнна из военно-морского госпиталя Бетезда, который первым проводил осмотр мертвого тела. Никакой охраны, если не считать той, которая была у Моргентау, здесь не было, так как вся служба безопасности президента тут же отбыла в Вашингтон охранять вице-президента Гарри Трумэна, который, видимо, уже стал к этому времени новым президентом. Тело бывшего президента все еще находилось в доме и лежало на софе, накрытое простыней. Мак-Интайр внимательно осмотрел его, ощупал, заглянул в рот, затем закрыл простыню обратно и молча отошел. Вид у него был при этом крайне озадаченный. Ланселот тоже подошел попрощаться с покойным. Он немного изучал в военной академии судебную медицину, и ему приходилось не раз видеть трупы, поэтому он сразу отметил, что на теле покойного сбоку проступили трупные пятна, что было вполне естественно, так как с момента смерти прошло около семи часов. Странно было другое – они имели не сине-фиолетовый, как обычно, а красно-вишневый цвет. Очевидно, это и было одной из причин смущения Мак-Интайра.

Опросив в присутствии адмирала кого было еще возможно из обслуги, Ланселот, как мог, попытался восстановить картину событий. Выяснилось, что с утра президент работал с документами и в час дня сел отдохнуть. В это время художница по фамилии Шуматова, очевидно русская, писала с натуры его портрет. У окна сидела знакомая Рузвельта Люси Мерсер, также в комнате находилась его племянница Сакли, а другая племянница, Делано, расставляла в вазах цветы. Еще там был какой-то фотограф, тоже, возможно, русский, прибывший вместе с Мерсер и Шуматовой. Тут внесли столик для ланча, и Рузвельт предупредил художницу, что ей осталось работать не более четверти часа. После этого он взял из хьюмидора сигару, закурил, вдруг лицо его покраснело, он потер ладонями лобные доли и шею. «Как ужасно болит голова», – только и успел сказать он, шумно вздохнул и лишился чувств, а через два часа, не приходя в сознание, скончался. Мерсер и Шуматова после этого сразу уехали. Все это было довольно странно и оставляло много вопросов, над которыми Ланселот размышлял в самолете, так же, видимо, как и доктор Мак-Интайр. Но тот все время молчал, отвернувшись лицом к темному иллюминатору, а может, просто спал, и Ланселот решил пока что не приставать к нему с вопросами.